"Тёмные аллеи" – это истории о любви.
О любви, что может стать грустным и горестным эпизодом прошлого. Или – минутой, переломившей, перемоловшей человеческую жизнь. Возможно – просто поэтичной легендой, которую расскажет как умеет старенькая странница. А возможно – изысканным "жестоким романсом" времён Серебряного века. И каждая из историй – "тёмная аллея" в самом запутанном из лабиринтов мира – в извечном переплетении мыслей и чувств, в бесконечной Любви-Войне, в коей не бывает победителей...

В холодное осеннее ненастье, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной многими черными колеями, к длинной избе, в одной связи которой была казенная почтовая станция, а в другой частная горница, где можно было отдохнуть или переночевать, пообедать или спросить самовар, подкатил закиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом, тройка довольно простых лошадей с подвязанными от слякоти хвостами. На козлах тарантаса сидел крепкий мужик в туго подпоясанном армяке, серьезный и темноликий, с редкой смоляной бородой, похожий на старинного разбойника, а в тарантасе стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый.

Когда лошади стали, он выкинул из тарантаса ногу в военном сапоге с ровным голенищем и, придерживая руками в замшевых перчатках полы шинели, взбежал на крыльцо избы.
— Налево, ваше превосходительство, — грубо крикнул с козел кучер, и он, слегка нагнувшись на пороге от своего высокого роста, вошел в сенцы, потом в горницу налево.
В горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скатертью стол, за столом чисто вымытые лавки; кухонная печь, занимавшая дальний правый угол, ново белела мелом; ближе стояло нечто вроде тахты, покрытой пегими попонами, упиравшейся отвалом в бок печи; из-за печной заслонки сладко пахло щами — разварившейся капустой, говядиной и лавровым листом.

Приезжий сбросил на лавку шинель и оказался еще стройнее в одном мундире и в сапогах, потом снял перчатки и картуз и с усталым видом провел бледной худой рукой по голове — седые волосы его с начесами на висках к углам глаз слегка курчавились, красивое удлиненное лицо с темными глазами хранило кое-где мелкие следы оспы. В горнице никого не было, и он неприязненно крикнул, приотворив дверь в сенцы:
— Эй, кто там!

На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. На кресте медальон, с которого смотрит смеющимися глазами пятнадцатилетняя девочка. На могилу своей ученицы смотрит классная дама и вспоминает, что привело ее живую и бойкую гамнизистку под этот могильный холмик.

На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжёлый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.

В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.

Это Оля Мещерская.

Иван Алексеевич Бунин - первый русский писатель, ставший лауреатом Нобелевской премии. Его роман "Жизнь Арсеньева" - одно из лучших произведений русской литературы - многие до сих пор считают автобиографическим, хотя сам автор это отрицал. Бунин - непревзойденный мастер словесного портрета, под его пером оживают люди с их неповторимой индивидуальностью, особенностями характера и психологии, с мельчайшими подробностями, ускользающими от обычного взгляда.

Это было в ноябре, я до сих пор вижу и чувствую эти неподвижные,тёмные будни в глухом малорусском городе, его безлюдные улицы с деревянными настилами по узким тротуарам и с чёрными садами за заборами, голую высоту тополей на бульварах, пустой городской сад с забитыми окнами летнего ресторана, влажный воздух этих дней, кладбищенский запах лиственного тления—и мои тупые, бесцельные блуждания по этим улицам,по этому саду, мои все одни и те же мысли и воспоминания... Воспоминания—нечто столь тяжкое, страшное, что существует даже особая молитва о спасении от них.