«Роковые яйца» – сатирическая повесть Булгакова М.А., хотя сразу трудно сказать, на что именно направлена сатира в ней. Может быть, на советское общество эпохи НЭПа, может, на несовершенную науку и технику, с которыми человек без тени смущения пытается вторгнуться в живой мир природы, может быть, на жадность чиновников, которые хотят вырастить все самое большое, удесятерить производство, – скорее всего, на все вместе.
Персонажем повести "Роковые яйца" Михаила Булгакова - профессором Персиковым открыт некий красный луч, под которым жизнь идет невиданными темпами, все живое растет и размножается с неслыханной скоростью. Но что же это дает?
«В красной полосе, а потом и во всем диске стало тесно, и началась неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рожденных лежали трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные. Во-первых, они объемом приблизительно в два раза превышали обыкновенных амеб, а во-вторых, отличались какою-то особенной злобой и резвостью».
Здесь выражена очень важная мысль. В борьбе за выживание нет правил, поэтому там побеждают сильнейшие – они же «лучшие». И эти лучшие ужасны. Потому что «лучший» – не значит «хороший» или «добрый». Это означает лишь, что он сумел подмять под себя, разорвать и съесть других. А кроме того, этот красный луч – некий символ, ирония на советские названия. «Красный» – своего рода декоративный эпитет, потому что тогда в советских названиях все было «красное», «пролетарское» или, на худой конец, «рабоче-крестьянское».
Александр Семенович Рокк, заведующий показательным совхозом «Красный луч», хочет с помощью чудо-луча вырастить гигантских кур, которые будут нести гигантские яйца. С помощью бумаги из Кремля он добивается своего, Персикову остается лишь «умыть руки». Дальше в историю добавляется лишь ошибка работников почты, которые перепутали ящики и прислали совхозу яйца змей и крокодилов. И вот вместо гигантских кур на глазах у всех рождается гигантская трагедия. Чудовищных размеров ящеры, выращенные под красным лучом, расползаются, разрушая здания и убивая людей. Массовый страх превращается в массовый психоз, озверевшая толпа убивает ни в чем не повинного профессора, а в Москве и вокруг нее еще долго длится борьба с гадами, заполонившими окрестности, горят леса, вспыхивают эпидемии, и Москву спасают наконец неожиданные заморозки, убившие стада пресмыкающихся.
Никакой строй, никакая форма жизни не возможны без нравственного начала. Потому что зло, как опухоль, поедает все вокруг себя, а затем – самое себя. А. Воронский, литературный критик и современник Булгакова, сказал: «Писатель написал памфлет о том, как из хорошей идеи получается отвратительная чепуха, когда эта идея попадает в голову отважному, но невежественному человеку».

16 апреля 1928 года, вечером, профессор зоологии IV государственного университета и директор зооинститута в Москве Персиков вошел в свой кабинет, помещающийся в зооинституте, что на улице Герцена. Профессор зажег верхний матовый шар и огляделся.

Начало ужасающей катастрофы нужно считать заложенным именно в этот злосчастный вечер, равно как первопричиною этой катастрофы следует считать именно профессора Владимира Ипатьевича Персикова.

Ему было ровно пятьдесят восемь лет. Голова замечательная, толкачом, лысая, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам. Лицо гладко выбритое, нижняя губа выпячена вперед. От этого персиковское лицо вечно носило на себе несколько капризный отпечаток. На красном носу старомодные маленькие очки в серебряной оправе, глазки блестящие, небольшие, росту высокого, сутуловат. Говорил скрипучим, тонким, квакающим голосом и среди других странностей имел такую: когда говорил что-либо веско и уверенно, указательный палец правой руки превращал в крючок и щурил глазки. А так как он говорил всегда уверенно, ибо эрудиция в его области у него была совершенно феноменальная, то крючок очень часто появлялся перед глазами собеседников профессора Персикова. А вне своей области, то есть зоологии, эмбриологии, анатомии, ботаники и географии, профессор Персиков почти ничего не говорил.

Газет профессор Персиков не читал, в театр не ходил, а жена профессора сбежала от него с тенором оперы Зимина в 1913 году, оставив ему записку такого содержания:

«Невыносимую дрожь отвращения возбуждают во мне твои лягушки. Я всю жизнь буду несчастна из-за них».

Профессор больше не женился и детей не имел. Был очень вспыльчив, но отходчив, любил чай с морошкой, жил на Пречистенке, в квартире из пяти комнат, одну из которых занимала сухенькая старушка, экономка Марья Степановна, ходившая за профессором, как нянька.

В 1919 году у профессора отняли из пяти комнат три. Тогда он заявил Марье Степановне:

– Если они не прекратят эти безобразия, Марья Степановна, я уеду за границу.

Нет сомнения, что, если бы профессор осуществил этот план, ему очень легко удалось бы устроиться при кафедре зоологии в любом университете мира, ибо ученый он был совершенно первоклассный, а в той области, которая так или иначе касается земноводных, или голых гадов, и равных себе не имел за исключением профессоров Ульяма Веккля в Кембридже и Джиакомо Бартоломео Беккари в Риме. Читал профессор на четырех языках, кроме русского, а по-французски и немецки говорил, как по-русски. Намерения своего относительно заграницы Персиков не выполнил, и 20-й год вышел еще хуже 19-го. Произошли события, и притом одно за другим. Большую Никитскую переименовали в улицу Герцена. Затем часы, врезанные в стену дома на углу Герцена и Моховой, остановились на одиннадцати с четвертью. И наконец, в террариях зоологического института, не вынеся всех пертурбаций знаменитого года, издохли первоначально восемь великолепных экземпляров квакшей, затем пятнадцать обыкновенных жаб и, наконец, исключительнейший экземпляр жабы Суринамской.

Создана в 1934—1936 годах на основе пьесы «Блаженство». При жизни автора не ставилась и не публиковалась (впервые опубликована в 1965 году). Послужила основой фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

Главный комический эффект заключался в том, что пьяница, сластолюбец, болван и прирожденный доносчик управдом Бунша оказывается вполне способен в другую эпоху выступить в роли могущественного Ивана Грозного, тогда как творец опричнины оказывается абсолютно беспомощным в роли советского управдома (тиранства Грозного здесь оказывается мало).

Мораль булгаковской пьесы заключалась в том, что в условиях деспотической власти во главе государства может оказаться любая посредственность, и при этом государственная машина все так же безжалостно будет перемалывать людей. Слишком явные и опасные (применительно к И. В. Сталину) аллюзии сделали И. В. нецензурным произведением.
Булгаков показал деградацию тирании в России со времен Грозного до советской эпохи, от жестокого и величественного царя Ивана до жестокого и жалкого управдома Бунши, который способен властвовать в Москве XVI века только с помощью умного жулика Жоржа Милославского - родного брата бессмертного Остапа Бендера.

В И. В. драматург, перефразируя вызвавшие неудовольствие Реперткома слова Бунши, рассказал "про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно". Автор пьесы не преувеличивал роль личности в истории (ничего принципиально не изменится, если царя заменить пьяницей управдомом), но, в отличие от своего любимого писателя Льва Николаевича Толстого (1828-1910), не отрицал ее вовсе. В комедии все преступления, казни и опричнину творит все же настоящий Иван Васильевич Грозный, а не внешне неотличимый от него управдом Иван Васильевич Бунша.

Тимофеев. Опять звук той же высоты…

Освещение меняется.

Свет пропадает в пятой лампе… Почему нет света? Ничего не понимаю. Проверим. (Вычисляет.) А два, а три… угол между направлениями положительных осей… Я ничего не понимаю. Косинус, косинус… Верно!

Внезапно в радиорупоре в передней возникает радостный голос, который говорит: "Слушайте продолжение "Псковитянки!" И вслед за тем в радиорупорегрянули колокола и заиграла хриплая музыка.

Мне надоел Иоанн с колоколами! И, кроме того, я отвинтил бы голову тому, кто ставит такой приемник. Ведь я же говорил ему, чтобы он снял, что я поправлю! У меня нету времени! (Выбегает в переднюю и выключает радио, и рупор, крякнув, умолкает. Возвращается к себе е комнату.) На чем я остановился?… Косинус… Да нет, управдом! (Открывает окно, высовывается, кричит.) Ульяна Андреевна! Где ваш драгоценный супруг? Не слышу! Ульяна
Андреевна, ведь я же просил, чтобы он убрал рупор! Не слышу. Чтобы он убрал рупор! Скажите ему, чтобы он потерпел, я ему поставлю приемник! Австралию он будет принимать! Скажите, что он меня замучил со своим Иоанном Грозным! И потом, ведь он же хрипит! Да рупор хрипит! У меня нет времени! У меня колокола в голове играют. Не слышу! Ну, ладно. (Закрывает окно.) На чем я остановился?… Косинус… У меня висок болит… Где же Зина? Чаю бы выпить сейчас. (Подходит к окну.) Какой странный человек… в черных перчатках… Чего ему надо? (Садится.) Нет, еще раз попробую. (Жмет кнопки в аппарате, отчего получается дальний певучий звук и свет в лампах меняется.) Косинус и колокола… (Пишет на бумажке.) Косинус и колокола… и колокола… то есть косинус… (Зевает.) Звенит, хрипит… вот музыкальный управдом… (Поникает и засыпает тут же у аппарата.)

Освещение в лампах меняется. Затем свет гаснет. Комната Тимофеева погружается во тьму, и слышен только дальний певучий звук. Освещается передняя. В передней появляется Зинаида Михайловна.

Зинаида (в передней, прислушивается к певучему звуку). Дома. Я начинаю серьезно бояться, что он сойдет с ума с этим аппаратом. Бедняга!… А тут его еще ждет такой удар… Три раза я разводилась… ну да, три, Зузина я не считаю… Но никогда еще я не испытывала такого волнения. Воображаю, что будет сейчас! Только бы не скандал! Они так утомляют, эти скандалы… (Пудрится.) Ну, вперед! Лучше сразу развязать гордиев узел… (Стучит в дверь.) Кока, открой!

«Собачье сердце» – одно из самых любимых читателями произведений Михаила Булгакова. Вас ждёт полный рассказ о необыкновенном эксперименте гениального доктора.

У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке - повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства - плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а еще пролетарий. Господи, боже мой - как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.

Чем я ему помешал? Неужели я обожру совет народного хозяйства, если в помойке пороюсь? Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди. В полдень угостил меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часа четыре приблизительно пополудня, судя по тому, как луком пахнет из пожарной пречистенской команды. Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это - Последнее дело, вроде грибов. Знакомые псы с Пречистенки, впрочем, рассказывали, будто бы на Неглинном в ресторане "бар" жрут дежурное блюдо - грибы, соус пикан по 3 р. 75 к. порция. Это дело на любителя все равно, что калошу лизать... У-у-у-у-у...

Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчетливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить? Летом можно смотаться в сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава, а кроме того, нажрешься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься. И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при луне - "милая аида" - так, что сердце падает, было бы отлично. А теперь куда пойдешь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано достаточно. Все испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой еще не угас... Живуч собачий дух.

Но вот тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что - как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить воспаление легких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду. С воспалением легких полагается лежать на парадном ходе под лестницей, а кто же вместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в поисках питания? Прохватит легкое, поползу я на животе, ослабею, и любой спец пришибет меня палкой насмерть. И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу...

Этот великолепный политический памфлет содержит в себе в сжатом виде все наиважнейшие события в России начиная от февральско-мартовской революции и кончая нэпом. Автором выписаны и наиболее яркие политические фигуры, участвовавшие в этих событиях...

В памфлете используются имена героев сочинений Жюля Верна и Р. Киплинга, любимых писателей Булгакова.

В океане, издавна за свои бури и волнения названном Тихим, под 45-м градусом находился огромнейший необитаемый остров, населенный славными и родственными племенами – красными эфиопами, белыми арапами и арапами неопределенной окраски, получившими от мореплавателей почему-то кличку махровых.

«Надежда», корабль знаменитого лорда Гленарвана, впервые подошедший к острову, обнаружил на нем оригинальные порядки: несмотря на то, что красные эфиопы численностью превышали и белых, и махровых арапов в 10 раз, правили островом исключительно арапы. На троне, в тени пальмы, сидел украшенный рыбьими костьми и сардинными коробками повелитель Сизи-Бузи, с ним рядом верховный жрец и еще военачальник Рики-Тики-Тави.

Красные же эфиопы были заняты обработкой маисовых полей, рыбной ловлей и собиранием черепашьих яиц.

Лорд Гленарван начал с того, с чего привык начинать всюду, где бы ни появлялся: водрузил на горе флаг и сказал по-английски:

– Этот остров... мой немножко будет.

Произошло недоразумение. Эфиопы, не понимавшие никакого языка, кроме своего, из флага сделали себе штаны. Тогда лорд стал пороть эфиопов под пальмами, а перепоров всех, вступил в переговоры с Сизи-Бузи и от последнего узнал, что этот остров – его, Сизин-Бузин, и «флаг не надо».

Полный интриг, загадок и тайн, живущий по своим законам театральный мир еще никогда не был показан так иронично и откровенно, как в романе Михаила Булгакова "Театральным роман"! Автор открывает двери в святая святых театра - закулисье, где кипят нешуточные страсти, где разворачиваются комедии и драмы, порой более увлекательные, чем на сцене. В этом романе много личного опыта самого Булгакова, в молодости мечтавшего о славе драматурга и достигшего ее после множества тяжелых испытаний.

Для всех, кому интересно, как жил театр в начале XX века, и кому хочется побольше узнать о самом Михаиле Булгакове!

По городу Москве распространился слух, что будто бы мною сочинен сатирический роман, в котором изображается один очень известный московский театр.

Долгом считаю сообщить слушателям, что слух этот ни на чем не основан.

В том, что сегодня я буду иметь удовольствие читать, во-первых, нет ничего сатирического.

Во-вторых, это не роман.

И, наконец, и сочинено это не мною.

Слух же, по-видимому, родился при следующих обстоятельствах. Как-то, находясь в дурном расположении духа и желая развлечь себя, я прочитал отрывки из этих тетрадей одному из своих знакомых актеров.

Выслушав предложенное, гость мой сказал:

— Угу. Ну, понятно, какой театр здесь изображен.

И при этом засмеялся тем смехом, который принято называть сатанинским.

На мой тревожный вопрос о том, что ему, собственно, сделалось понятно, он ничего не ответил и удалился, так как спешил на трамвай.

Во втором случае было так. Среди моих слушателей был десятилетний мальчик. Придя как-то в выходной день в гости к своей тетушке, служащей в одном из видных московских театров, мальчик сказал ей, улыбаясь чарующей детской улыбкой и картавя:

— Слыхали, слыхали, как тебя в романе изобразили!

Что возьмешь с малолетнего?

Крепко надеюсь на то, что высококвалифицированные слушатели мои сегодняшние с первых же страниц разберутся в произведении и сразу поймут, что в нем и тени намека на какой-нибудь определенный московский театр нет и быть не может, ибо дело в том, что...

За три недели до премьеры, 5 октября 1926 года в еженедельном журнале «Новый зритель» было напечатано интервью Булгакова о «Зойкиной квартире», в котором писатель определил жанр пьесы так: «Это трагическая буффонада, в которой в форме масок показан ряд дельцов нэпманского пошиба в наши дни в Москве».

Видны передняя, гостиная и спальня в квартире Зои. В окнах пылает майский закат. За окнами двор громадного дома играет, как страшная музыкальная табакерка. Граммофон поет: «На земле весь род людской…» Кто-то кричит: «Покупаем примуса!» Другой: «Точить ножи-ножницы!..» Третий: «Самовары паяем!..» Граммофон: «Чтит один кумир священный…» Изредка гудит трамвай. Редкие автомобильные сигналы. Адский концерт. Вот он несколько стихает, и гармоника играет веселую польку.

З о я (переодеваясь у зеркального шкафа, напевает эту польку). Пойдем, пойдем, ангел милый… Есть бумажка!.. Я достала… Есть бумажка…
М а н ю ш к а (внезапно появившись). Зоя Денисовна! Портупея к нам влез!
З о я (шепотом.). Гони его, гони! Скажи, что меня дома нет!
М а н ю ш к а. Да он, проклятый, по черному ходу…
З о я. Выставь, выставь! Скажи, что я ушла. (Прячется в зеркальный шкаф.)
П о р т у п е я (появился внезапно). Зоя Денисовна, вы дома?
М а н ю ш к а. Да нету ее, я вам говорю, нету. И что это вы, товарищ Портупея, прямо в спальню к даме!
П о р т у п е я. При советской власти спален не полагается. Может, и тебе еще отдельную спальню отвести? Когда она придет?
М а н ю ш к а. Откуда я знаю? Она мне не докладается.
П о р т у п е я. Небось к своему хахалю побежала?
М а н ю ш к а. Какие вы невоспитанные, товарищ Портупея. Про кого это вы говорите?
П о р т у п е я. Ты, Марья, дурака не валяй! Ваши дела нам хорошо известны. В домкоме все как на ладони. Домком — око недреманное. Мы одним глазом спим, а другим видим. На то и поставлены.
М а н ю ш к а. Шли бы вы отсюда, Анисим Зотикович, что это вы в спальню залезли?
П о р т у п е я. Ты видишь, что я с портфелем? С кем разговариваешь? Значит, я всюду могу проникнуть. Я лицо должностное, неприкосновенное. (Пытается обнять Манюшку.)
М а н ю ш к а. Вот я вашей супруге скажу, она вам все должностное лицо в кровь издерет!
П о р т у п е я. Да постой ты, юла!
З о я (в шкафу). Портупея, вы — свинья!
М а н ю ш к а. Ах! (Убегает.)
З о я (выйдя из шкафа). Хорош председатель домкома! Очень хорош!
П о р т у п е я. Я думал, вас в самом деле нету. Что ж она врет? И какая вы, Зоя Денисовна, хитрая…
З о я. Неделикатный вы фрукт, Портупея! Гадости, во-первых, говорите. Что значит хахаль? Это про Павла Федоровича?
П о р т у п е я. Я человек простой, в университете не был.
З о я. Жаль. Во-вторых, я не одета, а вы в спальне торчите. А в-третьих, меня дома нет.
П о р т у п е я. Как это нет? Довольно странно!
З о я. Коротко — зачем я вам понадобилась? Опять уплотнение?
П о р т у п е я. Само собой. Вы — одна, а комнат шесть.
З о я. Как одна? А Манюшка?
П о р т у п е я. Манюшка — прислуга, она при кухне шестнадцать аршин имеет.
З о я. Манюшка!