1946 Калле Блюмквист играет (Mästerdetektiven Blomkvist)
1951 Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует (Mästerdetektiven Blomkvist lever farligt)
1953 Калле Блюмквист и Расмус (Kalle Blomkvist och Rasmus)

Кровь! Никаких сомнений - это кровь!

Он не отрывал глаз от красного пятна, видимого сквозь увеличительное стекло. Затем, переместив курительную трубку из одного уголка рта в другой, вздохнул: ясное дело, это - кровь. А что еще бывает, когда порежешь палец? Хотя это пятно должно было стать решающим доказательством того, что сэр Генри все-таки убил свою жену. Это пятно - результат одного из самых потрясающих убийств, какие только выпадали когда-либо на долю сыщика. Однако, увы, на самом деле все было совсем иначе. Печальная правда заключалась в том, что ножик выскользнул у Калле из рук, когда он собирался очинить карандаш. Но тут уж, право, сэр Генри совершенно не виноват. И прежде всего потому, что сэра Генри, этого идиота, на свете вообще не существовало. Горько, но факт! Почему некоторым так везет и они рождаются в злачных кварталах Лондона или в преступных кругах Чикаго, где убийства и выстрелы в трущобах - вполне заурядное дело? Между тем как он… Калле невольно оторвал взгляд от кровавого пятна и выглянул в окно.

Там, в лучах летнего солнца, необычайно мирно и спокойно дремала улица Стургатан. Цвели каштаны. На улице не видно было ни души, если не считать кошки пекаря, сидевшей на краю тротуара и облизывавшей лапки. Даже наметанный глаз самого искушенного сыщика не мог бы обнаружить ни малейшего намека на то, что тут было совершено преступление. Да, абсолютно безнадежно быть сыщиком в этом городке! Когда он, Калле, вырастет, он при малейшей возможности подастся в злачные районы Лондона. А может, лучше выбрать Чикаго? Папаша, правда, желает, чтобы он торговал в его бакалейной лавке. В его лавке! Он! Еще чего не хватало! Да, тогда им всем будет сплошная лафа! Ну да, им, этим убийцам и бандитам в Лондоне и Чикаго! Вот уж распояшутся и пойдут убивать всех подряд - налево и направо. И некому будет их остановить. А он, Калле, будет тем временем торчать в отцовской лавке, сворачивать кульки и отвешивать жидкое мыло и дрожжи. Нет уж, увольте, он вовсе не собирается стать каким-то там бакалейщиком-изюмщиком! Сыщик или никто! Папаше придется выбирать! Выбор большой: Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, лорд Питер Уимси, Калле Блумквист! Калле смаковал все эти слова. А он, Калле Блумквист, намеревается стать самым лучшим из них всех, вместе взятых!

История о девятилетнем шведском мальчике, которого зовут Расмус. Он круглый сирота и живет в приюте, где маленькие дети, лишенные любви и ласки, вынуждены сами зарабатывать себе на хлеб. А начальница приюта фрекен Хёг (что по-шведски означает «ястреб»), даже не догадывается о том, что игры и развлечения так же необходимы приютским детям, как и всем другим!
Мечтая найти себе добрых, красивых и богатых приемных родителей, однажды ночью Расмус убегает из приюта. Он встречает отзывчивого и милого бродягу Рая Оскара по прозвищу Праведная Кукушка и становится бродячим музыкантом. Так начинается его новая жизнь, полная приключений и опасностей...

Расмус сидел на своем излюбленном месте, на сухой ветке липы, и думал о самых противных вещах. Хорошо, если бы их вовсе не было на свете. Первая из них — картошка! Нет, конечно, пусть картошка будет, но только вареная да еще с соусом, который дают по воскресеньям. А той, что растет с Божьего благословения на поле, которую нужно окучивать, лучше бы не было. Фрёкен Хёк[1] тоже лучше бы не было. Ведь это она сказала:

— Завтра мы будем окучивать картошку целый день.

Она сказала «мы», но это не значит, что фрёкен Хёк будет им помогать. Не тут-то было, это Расмусу, Гуннару, Петеру-Верзиле и другим мальчишкам придется ползать по картофельному полю и надрываться весь долгий летний день. А деревенские ребятишки пойдут мимо на речку купаться! Несчастные задавалы! Между прочим, хорошо бы, их тоже не было!

Расмус задумался, что бы еще такое отменить. Но тут ему помешал негромкий окрик снизу:

— Расмус! Прячься! Ястребиха идет!

Это крикнул Гуннар, высунув физиономию из двери дровяного сарая. Расмусу пришлось поторапливаться. Он быстро соскользнул с ветки, и, когда фрёкен Хёк появилась у сарая, на зеленой ветке липы Расмуса уже не было. И в этом ему повезло, ведь фрёкен Хёк не нравилось, когда мальчики торчат на деревьях, как птицы, вместо того чтобы делать полезную работу.

— Надеюсь, ты берешь только еловые дрова, Гуннар?

Фрёкен бросила строгий взгляд на поленья, которые Гуннар отложил в корзину.

— Да, фрёкен Хёк, — ответил Гуннар тоном, каким и положено отвечать фрёкен Хёк. Особым голосом приютского ребенка, каким он говорит с директрисой или с пастором, который пришел с инспекцией и спрашивает, нравится ли детям ухаживать за садом. Или когда приходят родители деревенских ребятишек и спрашивают, почему отлупили их сына, который кричал кому-то на школьном дворе: «Приходский босяк!» А приходскому надлежит отвечать таким вот голосом, покорным и вежливым, потому что так велят ему фрёкен Хёк, пастор и прочее начальство.

— Ты знаешь, где Расмус? — спросила фрёкен Хёк.

Расмус в страхе еще сильнее прижался к ветке, на которой висел, и молил Бога, чтобы фрёкен Хёк поскорее ушла. Ведь долго-то он не смог бы висеть, не хватало, чтобы руки у него ослабели и он упал бы прямо к ногам фрёкен Хёк. Полосатая сине-белая рубашка, ах! эта приютская рубашка, видна была издалека. Учительница в школе сказала, мол, птиц на деревьях так трудно разглядеть оттого, что Бог дал им защитную окраску. Но приютским мальчишкам Господь не дал защитной окраски. Потому Расмус горячо молил Бога, чтобы фрёкен Хёк поскорее убралась отсюда, покуда он не задохнулся.

Совсем недавно она ругала его за то, что он самый большой грязнуля в приюте, и сейчас он об этом вспомнил. Ну, погоди! В следующий раз он ей ответит: «Просто я хочу получить защитную окраску».

Да, конечно, он может сказать это только тихонечко, про себя. Такие слова не скажешь прямо в лицо фрёкен Хёк. У нее такие строгие глаза, рот у нее тоже строгий, губы всегда крепко сжаты, а на лбу иногда появляется строгая морщинка. Гуннар уверяет, что у нее даже нос строгий. Но Расмус с ним не согласен, он считает, что нос у фрёкен Хёк очень даже красивый!

Хотя сейчас, повиснув на дереве и чувствуя, как немеют руки, он не помнил, что в ней было красивого. А Гуннар, робко семенивший возле корзины с дровами под строгим взглядом фрёкен Хёк, не смел поднять глаз и не видел, строгий у нее нос или нет. Ему был виден лишь кусок ее жестко накрахмаленного передника.

Героиню этой повести зовут Маргаритой, но когда она была маленькой, она сама переиначила свое имя. Сейчас она уже большая, ей скоро исполнится семь, но она так и осталась для всех Мадикен. А Маргаритой ее зовут только тогда, когда она что-нибудь натворит, и ей строго выговаривают за провинность. И называют ее так довольно часто, ведь что ни день - у нее новая проделка. Она очень хочет быть послушной, но у нее, увы, никак не получается!

Мaдикен живет в большом крaсном доме возле речки. Еще тaм живут мaмa и пaпa, сестричкa Лисaбет, черный пудель Сaссо и котенок Гося. Дa еще Альвa. Мaдикен и Лисaбет живут в детской, Альвa в комнaте для прислуги, Сaссо в прихожей, где стоит его корзинкa, a Гося нa кухне около плиты. Мaмa живет во всем доме, где угодно, и пaпa тоже, но только он кaждый день уходит в гaзету, сидит тaм и пишет, чтобы людям было что почитaть.

По-нaстоящему Мaдикен зовут Мaргaритой. Но когдa онa былa мaленькой, онa сaмa переинaчилa свое имя. Сейчaс онa уже большaя, ей скоро исполнится семь, но онa тaк и остaлaсь для всех Мaдикен. А Мaргaритой ее нaзывaют только тогдa, когдa онa что-нибудь нaтворит и ей строго выговaривaют зa провинность. И нaзывaют ее тaк довольно чaсто.

Элисaбет всегдa зовут Лисaбет, онa не достaвляет стaршим столько хлопот, и ее горaздо реже приходится отчитывaть. Зaто у Мaдикен нa уме одни прокaзы, a что из них получится, онa нaперед не думaет и только уж после нaчинaет жaлеть и рaскaивaться.

Мaдикен очень хочет быть хорошей и послушной девочкой, но у нее никaк не получaется!

- Что зa ребенок! - говорит Линус Идa. - Больно скорa нa прокaзы. Поросенок моргнуть не успеет, a у нее уже - рaз, и готово!

Сущую прaвду говорит Линус Идa!

Линус Идa приходит в дом по пятницaм стирaть и мыть полы. Сегодня тоже пятницa, и Мaдикен сидит нa мосткaх и смотрит, кaк Линус Идa полощет в речке белье. У Мaдикен рaдостно нa душе, у нее полный кaрмaшек желтых слив - бери и ешь сколько хочешь. Мaдикен болтaет ногaми в воде и поет Линус Иде песенку:

А Б В Г

Снег был нa дворе,

Кошкa по снегу прошлa -

То, мой друг, любовь былa,

Д Е Ж З

Рaсскaзaлa мне,

Рaсскaзaлa мне онa,

То любовь былa.

Эту песенку Мaдикен придумaлa почти что сaмa. Кусочек взялa из мaминой стaрой "Азбуки", кусочек - из песни, которую зa стиркой всегдa поет Альвa. Песенкa получилaсь что нaдо и очень подходящaя - кaк рaз чтобы под нее полоскaть белье и есть сливы. Но Линус Идa думaет инaче.

- Это что еще тaкое! - говорит онa. - Неужели ты не знaешь хороших песен, чтобы спеть по-людски?

- По-моему, это хорошaя песня, - говорит Мaдикен.

Но Идины песни лучше!

- Идочкa, миленькaя! Спой, пожaлуйстa, про железную дорогу Иисусa Христa, по которой едут в рaй.

Но Линус Идa откaзывaется петь, когдa полощет. Не хочет - и лaдно! Потому что, кaк ни любит Мaдикен песню про железную дорогу Иисусa, онa никогдa не может слушaть ее без слез. Вот и сейчaс - только Мaдикен о ней подумaлa, кaк притихлa и нa глaзa у нее нaвернулись слезы. Это очень грустнaя песня про девочку, которaя думaлa, что можно сесть нa поезд и поехaть нa небесa, a тaм бы онa встретилa свою мaму, которaя умерлa... Нет, сейчaс Мaдикен и думaть об этом не хочет! У Линус Иды все песни тaкие печaльные. Мaмы в них умирaют, и тогдa пaпы возврaщaются домой и ужaсно рaскaивaются, и клянутся, что больше никогдa не будут нaпивaться пьяными... дa уже поздно - рaньше нaдо было спохвaтывaться!

Мaдикен тяжело вздыхaет и принимaется зa следующую сливу. Ах, кaк онa рaдa, что ее мaмa живa и что онa, кaк и прежде, живет в их крaсном домике! Кaждый вечер, ложaсь спaть, Мaдикен после обычной молитвы прибaвляет от себя еще одну - о том, чтобы они с Лисaбет, и мaмa, и пaпa, и Альвa, и Линус Идa отпрaвились бы нa небо срaзу все вместе. Хотя лучше всего было бы вообще никудa не отпрaвляться, потому что им и тут всем очень хорошо живется. Но об этом Мaдикен не решaется просить Богa, a то кaк бы он еще не рaссердился!

Линус Идa любит, чтобы нaд ее песнями плaкaли.

- Слушaй, Мaдикен! Слушaй хорошенько! - приговaривaет Линус Идa. - Будешь, по крaйней мере, знaть, кaк плохо живется бедным детям, не то что тебе. Ты-то у родителей кaк жемчужинкa в золотой опрaве.

Если у вас есть мама, папа, старший брат и старшая сестра, соседка тетушка Берг и ещё одна тётя, которую надо называть на «вы», а не на «ты»
если ваша любимая игрушка поросёнок Бамсе, которого вы принимаете за медведя
если вы сбегаете из дома и поселяетесь на старом чердаке
если вы режете новый свитер, за то что он жаркий и кусачий
если вы покупаете брату пирожное на Рождество, но съедаете, потому что до праздника оно всё равно испортится
если вы придумываете собственные ругательства, когда вам не разрешают использовать обычные
если вы колотите племянника, потому что «он такой хорошенький, когда плачет»
если вы с радостью мажетесь сажей с ног до головы
если вы рады приклеить колбасу с бутерброда на стекло в поезде
если вашу улицу переименовали в честь вас

Значит, вы Лотта с улицы Бузотёров!

1958 - Дети с улицы Бузотеров
1961 - Лотта с улицы Бузотеров

Мой брат — его зовут Юнасом, а я — меня зовут Марией, а нашу маленькую сестренку — Лоттой. Ей — Лотте — всего лишь чуточку больше трех лет. Папа говорит, что пока в доме не появились дети, было совершенно спокойно. А потом стало так шумно. Мой брат — он родился раньше меня. И папа говорит, что в доме стало грохотать почти сразу же, лишь только Юнас вырос так, что смог колотить погремушкой по краю кровати утром в воскресенье, когда папе хотелось спать. А потом Юнас гремел все сильнее и сильнее. И поэтому папа прозвал его Стур-Скрель, что значит Большой Гром. Мне он дал прозвище Лиль-Скрель — Малый Гром, хотя я, во всяком случае, грохочу не так часто, как Юнас. Иногда я долго-долго сижу совсем тихо. Потом в доме появилась еще одна девочка, и это была Лотта. Ее, не знаю почему, папа называет Лилла Скролан, что значит — Маленькая Гроза. Мама зовет нас: Юнас, Мария и Лотта — так, как нас зовут. Хотя она иногда так же, как Юнас и Лотта, называет меня Миа Марией. Мы живем в доме желтого цвета на маленькой улице, которая называется Крукмакаргатан — улица Горшечников.

— Может, в незапамятные времена тут и жили горшечники, но теперь тут живут одни бузотеры, — говорит папа, — давайте переименуем нашу улицу в Брокмакаргатан, то есть в улицу Бузотеров.

Лотта сердится, что она не такая большая, как Юнас и я. Юнасу и мне разрешают ходить совершенно одним даже до самого рынка, а Лотте не разрешают. Юнас и я ходим на рынок по субботам и покупаем карамельки у старушек-карамельщиц, которые там торгуют. Но мы приносим домой конфеты и Лотте, а как же иначе!

Один раз в субботу шел такой ужасный дождь, что мы почти не могли пойти на рынок. Но мы взяли папин большой зонтик и все равно пошли, и купили красных карамелек. Домой мы шли под зонтиком и ели карамельки, и нам было очень весело. Но Лотта даже ни разу не вышла во двор, потому что шел такой ужасный дождь.

— А зачем на свете дождь? — спросила Лотта.

— Чтобы росли рожь и картошка, чтобы у нас была какая-нибудь еда, — ответила мама.

— А зачем тогда на рынке идет дождь? — спросил Юнас. — Это чтобы росли карамельки?

Когда мы вечером ложились спать, Юнас сказал мне:

— Знаешь, Миа Мария, когда мы поедем к бабушке и дедушке, мы не станем сажать морковки в нашем огороде, а посадим карамельки — это гораздо лучше.

— Да, хотя морковки — это лучше для зубов, — сказала я. — Но мы можем поливать их из моей зеленой лейки, я говорю о карамельках.

Я так обрадовалась, когда вспомнила про мою маленькую зеленую лейку, которая была за городом, у дедушки и бабушки. Она осталась на полке у них в погребе.

Мы всегда живем у дедушки и бабушки, когда лето.

Отгадайте, что сделала однажды Лотта у дедушки и бабушки?

За скотным двором есть большая навозная куча, где дядя Юханссон берет навоз и разбрасывает его на поля, чтобы все хорошо росло.

— А зачем навоз? — спросила Лотта.

И тогда папа ответил, что все будет хорошо расти, если удобрять почву навозом.

— Но ведь нужен и дождь, — сказала Лотта, так как вспомнила, верно, что говорила мама, когда в ту субботу так долго шел дождь.

— Именно так, Маленькая Гроза, — согласился папа.

А после обеда пошел дождь.

— Видел кто-нибудь Маленькую Грозу? — спросил папа.

Но мы не видели Лотту уже давно и начали ее искать.

Сначала мы искали ее повсюду в доме, во всех шкафах, но Маленькой Грозы там не было. И папа забеспокоился, потому что обещал маме присмотреть за ней. Под конец все мы — Юнас, и папа, и я — вышли из дому и стали искать: и на скотном дворе, и на сеновале, и повсюду. А потом мы пошли на скотный двор, и — подумать только! — там, под проливным дождем, посреди навозной кучи, стояла Лотта, вымокшая до нитки.

— Но, дорогая Маленькая Гроза, зачем ты тут стоишь? — спросил папа.

Тут Лотта заплакала и сказала:

— Потому что я хочу вырасти и стать такой же большой, как Юнас и Миа Мария!

Ну, наша Лотта — она еще такой ребенок!

Юмористическая повесть известной шведской писательницы о чудесных путешествиях и забавных приключениях девочки по имени Пеппи Длинныйчулок, у которой было доброе сердце, щедрая душа и слишком горячая голова.

На окраине маленького-премаленького городка был старый запущенный
сад. В саду стоял старый дом, а в доме жила Пеппи Длинныйчулок. Ей было
девять лет, и жила она там совершенно одна. У нее не было ни мамы, ни
папы; и, собственно говоря, это было не так уж и плохо. Некому было го-
ворить ей, что пора ложиться спать, как раз тогда, когда ей было всего
веселей. И никто не заставлял ее пить рыбий жир, когда ей гораздо больше
хотелось карамелек.

Когда-то у Пеппи был папа, которого она очень любила. Да, по правде
говоря, у нее была и мама, но так давно, что она ее и не припомнит. Мама
умерла, когда Пеппи была всего-навсего крошечной малышкой, которая лежа-
ла в колыбели и так ужасно орала, что никто просто не мог находиться
поблизости. Теперь Пеппи думала, что ее мама сидит наверху, на небе, и
смотрит сквозь маленькую дырочку вниз на свою дочку. И Пеппи частенько
махала ей рукой и говорила:
- Не бойся! Я не пропаду!

Папу Пеппи помнила. Он был капитаном и плавал по морям-океанам, а
Пеппи плавала вместе с ним на его корабле до тех пор, пока папу однажды
во время шторма не сдуло ветром прямо в море и он не исчез. Но Пеппи бы-
ла совершенно уверена в том, что в один прекрасный день он вернется на-
зад. Она никак не могла поверить, что он утонул. Она верила в то, что он
выплыл на берег, на остров, где полным-полно негров, и стал королем всех
этих негров, и все дни напролет расхаживает по острову с золотой короной
на голове.