Маленькая лирическая повесть известного советского детского писателя А. Гайдара посвящена одному дню из жизни героини — девочки Светланы, который запомнится ей на всю жизнь.

Для детей младшего школьного возраста.

Мне тогда было тридцать два года. Марусе двадцать девять, а дочери нашей Светлане шесть с половиной. Только в конце лета я получил отпуск, и на последний тёплый месяц мы сняли под Москвой дачу.

Мы со Светланой думали ловить рыбу, купаться, собирать в лесу грибы и орехи. А пришлось сразу подметать двор, подправлять ветхие заборы, протягивать верёвки, заколачивать костыли и гвозди.

Нам всё это очень скоро надоело, а Маруся одно за другим всё новые да новые дела и себе и нам придумывает.

Только на третий день к вечеру наконец-то всё было сделано. И как раз, когда собирались мы втроём идти гулять, пришёл к Марусе её товарищ — полярный лётчик.

Они долго сидели в саду, под вишнями. А мы со Светланой ушли во двор к сараю и с досады взялись мастерить деревянную вертушку.

Когда стемнело, Маруся крикнула, чтобы Светлана выпила молока и ложилась спать, а сама пошла проводить лётчика до вокзала.

Но мне без Маруси стало скучно, да и Светлана одна в пустом доме спать не захотела.

Мы достали в чулане муку. Заварили её кипятком — получился клейстер.

Оклеили гладкую вертушку цветной бумагой, хорошенько разгладили её и через пыльный чердак полезли на крышу.

Вот сидим мы верхом на крыше. И видно нам сверху, как в соседнем саду, у крыльца, дымит трубой самовар. А на крыльце сидит хромой старик с балалайкою, и возле него толпятся ребятишки.

Потом выскочила из чёрных сеней босоногая сгорбленная старуха. Ребятишек турнула, старика обругала и, схватив тряпку, стала хлопать по конфорке самовара, чтобы он закипел быстрее.

Посмеялись мы и думаем: вот подует ветер, закружится, зажужжит наша быстрая вертушка. Ото всех дворов сбегутся к нашему дому ребятишки. Будет и у нас тогда своя компания.

А завтра что-нибудь ещё придумаем.

Может быть, выроем глубокую пещеру для той лягушки, что живёт в нашем саду, возле сырого погреба.

Может быть, попросим у Маруси суровых ниток и запустим бумажного змея — выше силосной башни, выше жёлтых сосен и даже выше того коршуна, который целый день сегодня сторожил с неба хозяйских цыплят и крольчат.

А может быть, завтра с раннего утра сядем в лодку — я на вёсла, Маруся за руль, Светлана пассажиром — и уплывём по реке туда, где стоит, говорят, большой лес, где растут на берегу две дуплистые берёзы, под которыми нашла вчера соседская девчонка три хороших белых гриба. Жаль только, что все они были червивые.

Герои замечательной повести Аркадия Гайдара (1904–1941) – неугомонные мальчики Чук и Гек. Эта книжка о настоящей любви, дружбе и верности, о том, что “надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю”.

Жил человек в лесу возле Синих гор. Он много работал, а работы не убавлялось, и ему нельзя было уехать домой в отпуск.

Наконец, когда наступила зима, он совсем заскучал, попросил разрешения у начальников и послал своей жене письмо, чтобы она приезжала вместе с ребятишками к нему в гости.

Ребятишек у него было двое – Чук и Гек.

А жили они с матерью в далеком огромном городе, лучше которого и нет на свете.

Днем и ночью сверкали над башнями этого города красные звезды.

И, конечно, этот город назывался Москва.

Как раз в то время, когда почтальон с письмом поднимался по лестнице, у Чука с Геком был бой. Короче говоря, они просто выли и дрались.

Из-за чего началась эта драка, я уже позабыл. Но помнится мне, что или Чук стащил у Гека пустую спичечную коробку, или, наоборот, Гек стянул у Чука жестянку из-под ваксы.

Только что оба эти брата, стукнув по разу друг друга кулаками, собирались стукнуть по второму, как загремел звонок, и они с тревогой переглянулись. Они подумали, что пришла их мама! А у этой мамы был странный характер. Она не ругалась за драку, не кричала, а просто разводила драчунов по разным комнатам и целый час, а то и два не позволяла им играть вместе. А в одном часе – тик да так – целых шестьдесят минут. А в двух часах и того больше.

Лето 1939 года. Из Москвы на дачу приезжают дочери советского командира полковника Александрова — 13-летняя Женя и 18-летняя Ольга. Случайно Женя обнаруживает, что на чердаке старого сарая находится штаб загадочной организации. Цель организации, действующей на территории дачного поселка и состоящей из нескольких десятков мальчишек — помощь пожилым людям и членам семей красноармейцев. Лидером организации является 13-летний Тимур Гараев. Рассказывая Жене о том, чем они занимаются, Тимур объясняет:

« ... из этого дома человек ушел в Красную Армию. И с этого времени этот дом находится под нашей охраной и защитой. У тебя отец в армии?

— Да! — с волнением и гордостью ответила Женя. — Он командир.

— Значит, и ты находишься под нашей охраной и защитой тоже. »

Настоящим бедствием поселка является банда садовых воришек и хулиганов под предводительством Мишки Квакина. Понимая, что конфронтация с ними может закончится массовым побоищем, Тимур сначала пробует решить вопрос мирно. Разговор с Квакиным не дает результатов, но Ольга замечает их вдвоём. Посчитав, что Тимур такой же хулиган, как и Квакин, она запрещает Жене общаться с Тимуром.
Обстановка накаляется: дядя Тимура, не понимая, чем именно занимается его племянник, угрожает отправить его домой к матери. Хулиганы Квакина, отвергнув ультиматум, который поставил им Тимур, берут в плен его помощника Гейку. Тимур решает больше не медлить. Происходит схватка, в результате которой победу одерживают тимуровцы. Захваченных в результате столкновения хулиганов запирают в пустой будке на базарной площади, так чтобы жители поселка смогли увитеть тех, кто обирал их сады. Несмотря на просьбы Квакина оставить его со своей шайкой, Тимур отпускает предводителя хулиганов, сказав, что «ни им с тобою, ни тебе с ними больше делать нечего».

Вот уже три месяца, как командир бронедивизиона полковник Александров не был дома. Вероятно, он был на фронте.

В середине лета он прислал телеграмму, в которой предложил своим дочерям Ольге и Жене остаток каникул провести под Москвой на даче.

Сдвинув на затылок цветную косынку и опираясь на палку щетки, насупившаяся Женя стояла перед Ольгой, а та ей говорила:

– Я поехала с вещами, а ты приберешь квартиру. Можешь бровями не дергать и губы не облизывать. Потом запри дверь. Книги отнеси в библиотеку. К подругам не заходи, а отправляйся прямо на вокзал. Оттуда пошли папе вот эту телеграмму. Затем садись в поезд и приезжай на дачу… Евгения, ты меня должна слушаться. Я твоя сестра…

– И я твоя тоже.

– Да… но я старше… и, в конце концов, так велел папа.

Когда во дворе зафырчала отъезжающая машина, Женя вздохнула и оглянулась. Кругом был разор и беспорядок. Она подошла к пыльному зеркалу, в котором отражался висевший на стене портрет отца.

Хорошо! Пусть Ольга старше и пока ее нужно слушаться. Но зато у нее, у Жени, такие же, как у отца, нос, рот, брови. И, вероятно, такой же, как у него, будет характер.

Она туже перевязала косынкой волосы. Сбросила сандалии. Взяла тряпку. Сдернула со стола скатерть, сунула под кран ведро и, схватив щетку, поволокла к порогу груду мусора.

Вскоре запыхтела керосинка и загудел примус.

Пол был залит водой. В бельевом цинковом корыте шипела и лопалась мыльная пена. А прохожие с улицы удивленно поглядывали на босоногую девчонку в красном сарафане, которая, стоя на подоконнике третьего этажа, смело протирала стекла распахнутых окон.

Грузовик мчался по широкой солнечной дороге. Поставив ноги на чемодан и опираясь на мягкий узел, Ольга сидела в плетеном кресле. На коленях у нее лежал рыжий котенок и теребил лапами букет васильков.

У тридцатого километра их нагнала походная красноармейская мотоколонна. Сидя на деревянных скамьях рядами, красноармейцы держали направленные дулом к небу винтовки и дружно пели.

При звуках этой песни шире распахивались окна и двери в избах. Из-за заборов, из калиток вылетали обрадованные ребятишки. Они махали руками, бросали красноармейцам еще недозрелые яблоки, кричали вдогонку «ура» и тут же затевали бои, сражения, врубаясь в полынь и крапиву стремительными кавалерийскими атаками.

Аркадий Гайдар начал писать повесть “Военная тайна” весной 1932 года в Хабаровске, где работал разъездным корреспондентом газеты “Тихоокеанская звезда”. Поначалу писатель предполагал назвать повесть “Такой человек”.

Нетрудно увидеть, что “таким человеком” Аркадий Гайдар считал героя этой повести - “малыша Альку”. Он наделил его чертами, которые впоследствии появились и у одного из героев повести “Судьба барабанщика”, Славки Грачковского, и у Тимура Гараева из повести “Тимур и его команда”.

Что же это за “военная тайна”, которая вовсе не тайна? А это и есть те черты характера советских людей, их коллективизм, интернационализм, готовность к подвигу, которые Аркадий Гайдар разглядел у советских ребят, и которые, повзрослев, с такой яркостью проявили десять лет спустя, на полях сражений Великой Отечественной войны.

И из-зa кaкой-то беды поезд двa чaсa простоял нa полустaнке и пришел в Москву только в три с половиной. Это огорчило Нaтку Шегaлову, потому что севaстопольский скорый уходил ровно в пять, и у нее не остaвaлось времени, чтобы зaйти к дяде.

Тогдa по aвтомaту, через коммутaтор штaбa корпусa, онa попросилa кaбинет нaчaльникa - Шегaловa.

- Дядя, - крикнулa опечaленнaя Нaткa, - я в Москве!.. Ну дa: я, Нaткa. Дядя, поезд уходит в пять, и мне очень, очень жaль, что я тaк и не смогу тебя увидеть.

В ответ, очевидно, Нaтку выругaли, потому что онa быстро зaтaрaторилa свои опрaвдaния. Но потом скaзaли ей что-то тaкое, отчего онa срaзу обрaдовaлaсь и зaулыбaлaсь.

Выбрaвшись из телефонной будки, комсомолкa Нaткa попрaвилa синюю косынку и вскинулa нa плечи не очень-то тугой походный мешок.

Ждaть ей пришлось недолго. Вскоре рявкнул гудок, у подъездa вокзaлa остaновилaсь мaшинa, и крепкий стaрик с орденом рaспaхнул перед Нaткой дверцу.

- И что зa горячкa? - выбрaнил он Нaтку. - Ну, поехaлa бы зaвтрa. А то "дядя", "жaлко"... "поезд в пять чaсов"...

- Дядя, - виновaто и весело зaговорилa Нaткa, - хорошо тебе - "зaвтрa". А я и тaк нa трое суток опоздaлa. То в горкоме скaзaли: "зaвтрa", то вдруг мaть попросилa: "зaвтрa". А тут еще поезд нa двa чaсa... Ты уже много рaз был в Крыму дa нa Кaвкaзе. Ты и нa бронепоезде ездил и нa aэроплaне летaл. Я однaжды твой портрет виделa. Ты стоишь, дa Буденный, дa еще кaкие-то нaчaльники. А я нигде, ни нa чем, никудa и ни рaзу. Тебе сколько лет? Уже больше пятидесяти, a мне восемнaдцaть. А ты - "зaвтрa" дa "зaвтрa"...

- Ой, Нaткa! - почти испугaнно ответил Шегaлов, сбитый ее бестолковым, шумным нaтиском. - Ой, Нaткa, и до чего же ты нa мою Мaруську похожa!

- А ты постaрел, дядя, - продолжaлa Нaткa. - Я тебя еще знaешь кaким помню? В черной пaпaхе. Сбоку у тебя длиннaя блестящaя сaбля. Шпоры: грох, грох. Ты откудa к нaм приезжaл? У тебя рукa былa простреленa. Вот однaжды ты лег спaть, a я и еще однa девчонкa - Веркa - потихоньку вытaщили твою сaблю, спрятaлись зa печку и рaссмaтривaем. А мaть увидaлa нaс дa хворостиной. Мы реветь. Ты проснулся и спрaшивaешь у мaтери: "Отчего это, Дaшa, девчонки ревут?" - "Дa они, проклятые, твою сaблю вытaщили. Того гляди, сломaют". А ты зaсмеялся: "Эх, Дaшa, плохaя бы у меня былa сaбля, если бы ее тaкие девчонки сломaть могли. Не трогaй их, пусть смотрят". Ты помнишь это, дядя?

- Нет, не помню, Нaткa, - улыбнулся Шегaлов. - Дaвно это было. Еще в девятнaдцaтом. Я тогдa из-под Бессaрaбии приезжaл.

Мaшинa медленно продвигaлaсь по Мясницкой. Был чaс, когдa люди возврaщaлись с рaботы. Неумолчно гремели грузовики и трaмвaи. Но все это нрaвилось Нaтке - и людской поток, и пыльные желтые aвтобусы, и звенящие трaмвaи, которые то сходились, то рaзбегaлись своими путaными дорогaми к кaким-то дaлеким и неизвестным ей окрaинaм: к Дaнгaуэровке, к Дорогомиловке, к Сокольникaм, к Тюфелевой и Мaрьиной рощaм и еще и еще кудa-то.

В автобиографической повести знаменитого писателя Аркадия Гайдара описана школа жизни, мужества и становления характера, пройденная пятнадцатилетним мальчиком в революции и Гражданской войне.

Городок наш Арзамас был тихий, весь в садах, огороженных ветхими заборами. В тех садах росло великое множество «родительской вишни», яблок-скороспелок, терновника и красных пионов. Сады, примыкая один к другому, образовывали оплошные зеленые массивы, неугомонно звеневшие пересвистами синиц, щеглов, снегирей и малиновок.

Через город, мимо садов, тянулись тихие зацветшие пруды, в которых вся порядочная рыба давным-давно передохла и водились только скользкие огольцы да поганая лягва. Под горою текла речонка Теша.

Город был похож на монастырь: стояло в нем около тридцати церквей да четыре монашеских обители. Много у нас в городе было чудотворных святых икон. Пожалуй, даже чудотворных больше, чем простых. Но чудес в самом Арзамасе происходило почему-то мало. Вероятно, потому, что в шестидесяти километрах находилась знаменитая Саровская пустынь с преподобными угодниками, и эти угодники переманивали все чудеса к своему месту.

Только и было слышно: то в Сарове слепой прозрел, то хромой заходил, то горбатый выпрямился, а возле наших икон – ничего похожего.

Пронесся однажды слух, будто бы Митьке-цыгану, бродяге и известному пьянице, ежегодно купавшемуся за бутылку водки в крещенской проруби, было видение, и бросил Митька пить, раскаялся и постригается в Спасскую обитель монахом.

Народ валом повалил к монастырю. И точно – Митька возле клироса усердно отбивал поклоны, всенародно каялся в грехах и даже сознался, что в прошлом году спер и пропил козу у купца Бебешина. Купец Бебешин умилился и дал Митьке целковый, чтобы тот поставил свечку за спасение своей души. Многие тогда прослезились, увидав, как порочный человек возвращается с гибельного пути в лоно праведной жизни.

Так продолжалась целую неделю, но уже перед самым пострижением то ли Митьке было какое другое видение, в обратном смысле, то ли еще какая причина, а только в церковь он не явился. И среди прихожан пошел слух, что Митька валяется в овраге по Новоплотинной улице, а рядом с ним лежит опорожненная бутылка из-под водки.

Тема сиротства, трудного детства во все времена привлекало писателей, и повесть «Судьба барабанщика» — одно из лучших произведений в отечественной литературе для подростков.

Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года отец женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой. Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Одевалась просто. Об отце заботилась и меня не обижала.

Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что там в кино видела, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.

И как-то вскоре – совсем для нас неожиданно – отца моего назначили директором большого текстильного магазина.

Был на радостях пир. Пришли гости. Пришел старый отцовский товарищ Платон Половцев, а с ним и его дочка Нина, с которой, как только увиделись мы, – рассмеялись, обнялись, и больше нам за весь вечер ни до кого не было дела.

Стали теперь кое-когда присылать за отцом машину. Чаще и чаще стал он ходить на разные заседания и совещания. Брал с собой раза два он и Валентину на какие-то банкеты. И стала вдруг Валентина злой, раздражительной. Начальников отцовских хвалила, жен их ругала, а крепкого и высокого отца моего называла рохлей и тряпкой.

Много у отца в магазине было сукна, полотна, шелку и разных цветных материй.